Он любил умирать.
И не то, чтоб всерьез
Его смерть целовала,
Но ее кровожадное жало,
Как опасность позволенных слез,
Недоступностью душу терзало.

Он разматывал молча бинты,
От зеленки они поржавели
И стихи его рвано сопели,
Мол, нигде не найдешь чистоты,
Мир всерьез предпочел погибать
И терпение на пределе.

Он увидел рассвет
Продолжением красным заката,
Виноватого солнца возврата,
Смятой пачкой без сигарет
И всех пыток следы в своем теле.

Он поднялся над ним.
Оказалось, что птицы щебечут.
Оказалось -- рождаются дети
И в сандалях идет пилигрим,
Увлеченный высшим стремленьем.

И здесь он завопил!

Он зажмурил глаза,
И увидел, как тянутся руки
К его дырам, ранам и швам
К его болям, к терпенья годам,
Убирая причин всех муки.
И скукожилась чернота.
И исчезли болезни-гадюки.

Он ожил.